Отрывок одного из манускриптов, принадлежащих таинственному ордену Джаггернаутов, члены которого собрали обширные сведения со всего света о разнообразных чудовищах и способах их уничтожения.

Многие столетия тайный орден Джаггернаутов истреблял безжалостных сверхсуществ, воцарившихся на просторах Фэо и безнаказанно жиреющих на крови несчастных смертных. Уделом рыцарей ордена был мрак темных пещер, сумрачные логова чудовищ и забытые тропинки, ведущие в никуда; вечные странствия и сражения были их участью. Бойцы ордена избегали простых жителей, были неразговорчивы и замкнуты, и, хотя многие расспрашивали их о схватках с монстрами, предпочитали молчать об увиденном. Но раз в несколько лет, поздней осенью, собирались уцелевшие воины у огня и рассказывали о былых свершениях, чтобы память о них осталась в веках, а не стерлась под неумолимой дланью времени. Год шел за годом, и имена все более отвратительных монстров произносились под треск поленьев: Волфер, Цербер, Уборг… Вместе с отважными воителями слушал эти речи и я, некогда умелый охотник, своей рукой вырвавший дьявольский цветок из сплетения болотной грязи и мокрой тины на груди Богельфа, а ныне глубокий старик и скромный летописец, которому посчастливилось дожить до преклонных лет и живописать подвиги братьев по ордену в своих мемуарах.

Однажды, стоило очередному бойцу ордена встать у костра и начать свое повествование, как его прервал чей-то возглас. Молодой воин, всего несколько месяцев назад вступивший в орден и еще не успевший показать себя в охоте, вышел, шатаясь, из темноты и упал на землю перед собранием. Его лицо было залито кровью, тело изранено, но глаза светились радостью и торжеством. Джаггернауты кинулись к нему и оттащили подальше от огня, а мудрая колдунья опустилась на колени перед раненым и взглянула на юношу, покачав головой: он был не жилец.
Воин бредил, называя сквозь стоны неизвестное женское имя, проклиная свою слабость и уворачиваясь от невидимых ударов. Будто бы сквозь дрему шептал он обступившим его собратьям по ордену странные речи, говорил о неясных, пугающих вещах и о гибельном чудовище, сраженном его рукой. И вот, из спутанных обрывков повествования возник рассказ, правдивость которого, боюсь, не подтвердит уже никто, но и отвергнуть который нет причин.

Странными были его речи, прерываемые тяжелыми стонами сквозь стиснутые от боли зубы. Он твердил о какой-то девушке, надменной, как Стриагорн, и прекрасной, как Шеара, ради которой пустился в дальнее странствие, туда, где нет даже следов людской или магмарской расы, где мертвые стерегут свои кости и проклинают все живое. Его манили не скелеты, не мертвецы и даже не упыри, сосущие алую кровь. Нет, иная цель будоражила его: он хотел найти Костяного дракона и, сразив его, преподнести магический прах чудовища своей возлюбленной, как величайший дар и зарок любви. Нужно ли говорить, что это было ему не по силам, что даже самые опытные воины нашего ордена не решались на подобное безумство? Он жестоко поплатился за свою страсть и опрометчивость, но я не буду забегать вперед.
Итак, он странствовал по землям, где испокон веков властвовала нежить и мрачные порождения тьмы. Мертвые и бесплодные земли не давали прибежища, обгоревшие остовы деревьев не приносили плодов, отравленная вода рек источала зловоние. Но что ему было до голода и жажды? Юноша подкреплялся скудными запасами, взятыми с собой, и шел дальше за маячившим перед его глазами образом высокомерной красавицы и тенью призрачной добычи. Он не говорил о том, сколько исчадий зла подбиралось к нему под покровом ночи, когда он ненадолго забывался сном, и как рука тянулась к рукояти меча при каждом шорохе. Умолчал он и о том, сколько чудовищ полегло под его ударами, чьи когти оставили рваные раны на его теле. Но Костяного дракона среди убитых тварей не было, и юноша отчаялся отыскать его. Днем и ночью он гадал, не раздается ли скрежет громадных клыков среди грохота каменных обломков скал, не шелестят ли остатки истлевших крыльев, не кажется ли опустевшая глазница глубокой пещерой, заполненной тьмой?
Так, истощенный непосильным странствием и практически обезумевший, он брел среди горных расселин и обожженных долин, а в голове вертелась песнь, которой пугала его в детстве рассерженная шалостями мать:

«Взмахом призрачных крыл, скрипом мертвых костей
Над ущельем резвится дракон-лиходей.
То ли сам он – погибель и кара живым,
То ли смерть отступила из страха пред ним?
Но клыки в белой челюсти так же остры,
Когти так же изогнуты, крылья быстры,
Как столетья назад, под ударами стрел
Он, как хищная птица, над Фэо летел…»

В задумчивости молодой воин повторил слова песни, тихонько напевая ее самому себе. Песня растревожила юношу, напомнив о родном доме, и потому он не заметил, как чья-то тень безмолвно скользнула у подножия скал и затаилась в горной впадине. В глубокой тишине послышался слабый скрежет - это гребень царапал каменную поверхность. Костяной дракон заметил охотника и теперь выжидал в засаде подходящего момента.
Как не был обессилен и измучен воин, он все-таки был одним из Джаггернаутов, знавших толк в убийствах нечисти. Поэтому, хотя разум юноши и помутился, его меч по-прежнему находился не в ножнах, а под рукой, а сам боец настороженно прислушивался к каждому шороху. Слабый скрежет костей насторожил его. Шатаясь, он выпрямился во весь рост и крикнул: «Кто здесь?!» Поняв, что напасть врасплох не получится, дракон бросился к нему. Потемневшие от времени кости, казалось, приводились в действие потусторонней силой, кожа и мышцы давно истлели, а с оскаленных клыков не капала слюна, но всем своим существом он внушал непреодолимый ужас. Мощные челюсти смыкались над головой воина, когти полоснули юношу по груди, и тот упал. Страх сковывал воина по рукам и ногам, было невыносимо тяжело даже взглянуть в мертвые глаза отродья. Внезапно он вспомнил уроки Джаггернаутов, и, превозмогая боль, потянулся к рюкзаку. Эликсир Бесстрашия лежал на самом дне, в небольшом пузырьке. Проклиная себя за то, что не распознал сразу магический ужас, насылаемый коварным созданием, воин глотнул едкую жидкость. Страх отступил, боец перекатился по камням, и лапа, уже занесенная над ним, впустую ударила по земле. Дракон рассвирепел. Пасть со смрадным запахом тлена нависла над телом воина, клыки впились в израненный бок. Чувствуя, как кровь сочится из изувеченной руки, как вновь возвращается страх, и боль распространяется по телу, он из последних сил приподнялся и вонзил меч в побуревшую глазницу гигантского черепа. Дракон бешено замотал головой и завопил, казалось, обычные кости не могли бы издать такого жуткого звука. Все вдруг пришло в движение: камни летели во все стороны, скалы дрожали, а костяной остов дракона медленно осыпался над поверженным охотником. Упавший осколок камня оглушил раненого, и он потерял сознание…

Джаггернауты молча слушали хриплые выкрики умирающего, хотя множество вопросов так и вертелось у бойцов на языке. Что было потом, и как удалось изувеченному рыцарю выбраться из гиблой земли, так и осталось неузнанным. Юноша последний раз простонал и затих. Дряхлая колдунья, хранительница ордена, закрыла ему глаза старческой рукой. «Так будет с каждым, кто шагнет навстречу злу, не имея при себе ничего, кроме безумной страсти и чистой души», - произнесла она над неподвижным телом.